Джузеппе Бергман. Том 3

В те годы, а именно в начале семидесятых, слово «приключение» вызывало некоторую неловкость, если не открытое презрение. Все уважающие себя литераторы, кинематографисты и авторы комиксов были вынуждены обращаться к экзистенциальным, социальным или политическим темам, тщательно избегая даже малейших подозрений в «бегстве от реальности». Но был один человек, один странствующий рыцарь, который сражался как лев за право высоко нести знамя искателей приключений. Для Уго Пратта приключение было жизненным кредо, которое он провозглашал в своих изумительных рисованных историях и важнейшим свидетельством которого была его собственная жизнь. Мое личное приключение и приключение Джузеппе Бергмана начались благодаря тому, что мне посчастливилось познакомиться с Уго Праттом и стать его преданным учеником. Беседы с Мэтром заставили меня задаться множеством вопросов. Почему приключенческая литература ценится так низко? Разве нас не учили в школе, что «Одиссея» Гомера — один из краеугольных камней нашей цивилизации? Почему великая эпоха приключенческой литературы — эпоха Мелвилла, Конрада, Стивенсона, Лондона, Киплинга и многих других превосходных рассказчиков — постепенно ушла в прошлое, причем примерно в то время, когда в промышленное производство был внедрен сборочный конвейер? Быть может, приключение несовместимо с нашим общественным устройством? Но почему? В двадцать шестой песне «Ада» Данте встречает Улисса, который вместе с Диомедом помещен среди лукавых советчиков: Подумайте о том, чьи вы сыны: Вы созданы не для животной доли, Но к доблести и к знанью рождены. (Перевод М. Лозинского) Быть может, ответ в этих стихах? Быть может, наше общественное устройство оказалось бы под угрозой, если бы каждый из нас просыпался каждое утро с намерением отправиться на поиски доблести и знанья, отказавшись от животной доли? Я начал рассказывать историю Джузеппе Бергмана главным образом с той целью, чтобы проанализировать — правда, вовсе не по-научному и даже не вполне серьезно — те причины, по которым приключение не считается достойной темой, и попытаться ответить на вопрос, возможно ли еще в наше время реально пережить это чертово приключение. Попутно я затронул темы, которые были новыми для того времени (с тех пор минуло тридцать лет): загрязнение окружающей среды, уничтожение лесов, геноцид. Затем в «Африканских приключениях» я изобразил, как так называемый «третий мир» стучится в двери нашей западной цитадели, чтобы спросить с нас за наше безмерное богатство и за свою безысходную нищету. Я изобразил, как рушится наш роскошный дворец. Я был бы полным кретином, если бы стал утверждать, что предсказал 11 сентября 2001 года, но уже в тот момент мои несерьезные исследования повели меня в неизбежном направлении. Во мне созрело убеждение, что свою последнюю надежду мы должны возлагать не на политику, а на культуру. Я совершил путешествие длиной почти в год за рулем автофургона, побывал в Пакистане, Непале и Индии. Потом я задумал еще одно путешествие — на этот раз в историю искусств. Это путешествие буквально пронизано эротикой. Мне было тридцать лет, и жизнь фонтанировала эротикой. Я бы изменил самому себе, если бы уклонился от этой темы. Затем Уго Пратт отправился неизвестно куда на поиски неизвестно каких новых приключений. У меня остался Одиссей-Улисс, который уже был героем не только Гомера, но и Данте, Джойса и Кубрика, и благодаря которому я обратил внимание на другие темы, такие как милитаризм, война, взбунтовавшаяся природа. И снова эротика. Мои тридцать остались далеко позади, но жизнь, как ни удивительно, по-прежнему фонтанировала эротикой. Изменился мой графический стиль. Я решил, что только Жан Жиро может рисовать под псевдонимом (в его случае — Мебиус) и что будет лучше для всех, если я не стану следовать его примеру. Есть много других дорог, которые я мечтаю пройти, много других морей, по которым я мечтаю поплавать, и, если все пойдет хорошо, то при некотором везении мои мечты в скором времени сбудутся. С надеждой на то, что жизнь никогда не перестанет фонтанировать эротикой, радуя меня и всех остальных, кто читает — или не читает — мои маленькие истории.